М.Б. Горнунг
Занятия мои по русской нумизматике начались с самых ранних лет, когда мой отец торговал хлебом, а я, под его рукою, занимался счётными делами. Тогда в торговле часто встречались старые монеты, вышедшие из народного обращения. Сначала я глядел на них только из любопытства, а после уже совершенно пристрастился к ним. В тридцать лет страсть моя росла, увеличивалась и дошла до последних границ. Между тем, как я с любопытством смотрел на старые монеты и отделял их от новых, узнал я, что в Перинной Линии есть чудесный человек, у которого собраны монеты всех государств и всего мира!
Это был Е.С. Петров, знакомый со всеми любителями нумизматики, который торговал сначала из выгод древностями, а потом, пристрастившись к ним, кончил с ними и свое благосостояние, и свою жизнь. В нумизматическом разгаре он торговал и старыми монетами, и харатейными рукописями, и старопечатными книгами. Охотники гонялись за Петровым; да и как было не гоняться за ним: он, как будто из воды, каждый день являлся с редкостями, он по духу чуял, где есть нумизматические сокровища. Когда я только увидел его впервые, он мне раскрыл все чудеса нумизматические, и, как по писанному, рассказывал о каждой монете, или историю князя или города. Ласковый и приветливый, он всегда был окружен нумизматами и библиофилами. Его монеты и его оборотливый ум глубоко запали в мое сердце.
Мое любопытство кончилось - во мне закипела страсть нумизматическая, страсть пылкая и живая, палившая меня при каждой встрече с новою монетой. Вскоре приобрел я полуполтину серебряную царя Алексея Михайловича за 125 рублей (ассигнациями). Сколько было восторгов от моего первенца нумизматического, знает только одно мое сердце! Дорого бы я теперь дал за первые восторги и былые наслаждения.
Надо быть нумизматом, надо провесть тридцать лет жизни с монетами, чтобы постигнуть, как можно страдать от нумизматики! Много пережил я нумизматов, много видал знатоков и охотников, но старых нумизматов ни с чем сравнить нельзя. Это была одушевленная страсть юноши при седине, с душою пылкою и кипучею. Нам ничего тогда не значило проскакать тысячу верст, чтобы только достать монету. Мы не могли засыпать ночью, если появлялась доселе не виданная. А ревности, ревности сколько было! Мы то враждовали и мирились, то были открытые друзья, то заклятые враги, и всё это лишь до первой радостной минуты, до первой новой монеты.
То ли ныне? Правда, ныне более опытности, более расчетливости, но что выиграла нумизматика? Опытность перешла от нас, искупленная нашими невыразимыми страданиями, а расчетливость породилась от скудости средств. Там, где бы у нас кипела бурная страсть, ныне повсюду видишь холодный расчет, грустное ожидание случая. У нас не было случаев; мы сами создавали случаи. Нужно было только захотеть невиданного и сотни людей ищут во всех городах невиданного, чтобы удовлетворить нашей страсти. Страсть нельзя было обольстить поддельностью, чем страдает нынешняя нумизматика.
А сколько жизни было потеряно нами, когда молва гласила от невиданной редкости! С ревности, с отчаяния, чтобы редкость не досталась другому, мы гонялись за летучею молвою по горячим следам. Мы терзались и мучились, когда редкость появлялась воочию. Кровь клокотала в груди при взгляде на сокровище; душа с отчаяния замирала, если наше ненаглядное сокровище соделывалось добычею охотника. Нет, старой страсти ныне уже не возобновить!
Вскоре случай свел меня с другим торгашом, Егоровым. Это был человек других качеств: он ценил свои редкости выше всего в мире, и ни за что не хотел их продавать по дешевой цене. Тогдашние нумизматы были тороваты; у бояр-охотников бывало много денег, а для редкой монеты никто не жалел золотого кошелька. В знакомстве с Егоровым я научился только узнавать редкие монеты - это был уже важный шаг в моей страсти.
Первый знакомец мой, Петров, свел меня с А.В. Беляевым. После князя Щербатова, он один из тогдашних любителей печатно говорил о русской нумизматике. Старик летами, но юноша по страсти, он мне пришелся по сердцу. С ним отрадно было делить время. В его умной и поучительной беседе я почерпал настоящие сведения о русской нумизматике; по его опытному указанию я научился разбирать старые монеты и отличать все оттенки чеканов. От Беляева успел я приобрести довольно порядочное собрание. Тогда для меня это было верхом совершенства; тогда я мог сказать смело - и я собиратель.
Мало-помалу знакомство мое расширялось. Случай доставил мне сойтись со знатоком нашей нумизматики И.А. Головлевым, собиравшим особенно хорошо сбереженные монеты. Этого человека в полной мере можно было назвать охотником. В нем были две крайности: знание своего дела и отъявленная страсть к нумизматике. Всё это сохранилось в нем до конца жизни. На закате дней он всё любовался своими монетами и до последней минуты не изменил своей страсти. Вот уж был нумизмат! Надо было слышать его беседу с Беляевым, видеть его приобретения, чтобы понять его преданность к своей страсти, к монетам. С Головлевым я начал уже меняться на дубликаты; я тогда мечтал уже об опытности. Только после смерти его я успел приобресть от его сына золотую монету царя Алексея Михайловича, величиною с червонец, и рубль 1710 года с надписью "Российскiй рубловик" (за эту редкость дал я 400 рублей ассигнациями). Тогда редкости ценились более нынешнего, и за редкости не жалели денег.
Много чудесного разнесла молва о собрании Пфлуга, охотника до нумизматики и голубей. Я сблизился и с ним; мы страдали тогда одной болезнью - нумизматикой. Его собрание монет перешло к Я.Я. Рейхелю.
В это время я жил в Петербурге, но знал о всех московских нумизматических открытиях. Нашими оракулами были Щербатов, Мальгин и Беляев; с ними мы справлялись, как с законами. В Москве тогда учредилось Общество Истории и Древностей Российских. Статьи Фитингофа и Калайдовича о русских монетах, помещенные в "Трудах" Общества, пробудили и наше внимание. Спор Калайдовича с Щербатовым, уже покойником, о монете Жана Безуна остался у меня доселе в памяти. Московские охотники пересылались с нами. Слава о собраниях Мусина-Пушкина, Баузе, Бекетова громко отзывалась у нас.
Ненаглядный рубль, тогда единственный, и Ярославле серебро были первыми словами в разговоре о минцкабинете Мусина-Пушкина. Собрание Бекетова удивляло всех и каждого своей многочисленностью и редкостью монет. О монетах Баузе много говорили, но никто не знал, что у него есть. Все это ныне исчезло, нет и следов, куда девались сокровища! Потеря этих собраний невознаградима ничем. Новые любители, новые охотники в Москве со славою идут по следам стариков. Уже одно обнародование монет возвысило московских собирателей в глазах всех. У нас, в старину, было только сообщение между собою, а гласности и известности мы не думали искать. Новое поколение в этом счастливее нас.
Весьма значительное собрание Северина, перешедшее впоследствии к Я.Я. Рейхелю, было одно из лучших в Петербурге. Здесь я успел только приобресть несколько бронзовых медалей. В мое время продавались, после смерти любителей, собрания барона Аша и князя Вяземского. В эти торжественные минуты для нумизматов каждый спешил что-нибудь приобрести для своего собрания. Минцкабинет князя Вяземского поступил в Императорский Эрмитаж.
Будто теперь помню приезд покойного П.П. Свиньина из Екатеринбурга с "платами медными". Сколько было хлопот и забот с ними! Каждый старался залучить к себе ненаглядные платы; они достались графу Ф.А. Толстому.
Вскоре мое нумизматическое собрание закрасовалось давно желанными гостями. У известного всем нумизмата Кёлера я приобрел серебряную монету Владимира за четыреста рублей. Эта монета открыта была в Ростовском уезде в 1823 году и препровождена к Кёлеру. Вскоре после того приобрел я от опытного нашего собирателя Г. Лисенко пятикопеечник 1723 года с изображением всадника за 500 рублей ассигнациями. С пятикопеечником случилась неожиданная история: желая сделать его доступным всем собирателям, отдал я граверу снять с него снимок на меди.. В то самое время, когда гравер нес ко мне доску, пятикопеечник был им потерян. Тщетны были все мои поиски. Доска впоследствии была мною пожертвована в Московское историческое общество, которое и приложило снимок с этого пятикопеечника к своим Запискам и Трудам. Подобный экземпляр этого пятикопеечника находится в собрании Шуберта, а третий, по указанию Беляева, должен быть в минцкабинете Академии наук.
Ржевские собиратели монет доставляли к нам весьма редкие пулы. Тогда появление пул было действительно редкое событие в летописях нумизматики. Может быть они давно странствовали по рукам православных вместе с простыми полушками, но только одни нумизматы возвратили им должную честь.
Не менее было хлопот и с нашими кладами. До увеличения числа нумизматов все открытые клады обыкновенно переливались в разные изделия. Любители и охотники крепко сторожили вековые клады, и всё редкое, замечательное начало поступать прямо в собрания. Смело можно сказать, что клады составили новую эпоху в нашей нумизматике, без них мы не имели бы ничего редкого, ничего важного. Новгородские, киевские и рязанские рубли разошлись по всем нумизматическим собраниям.
До первой серпуховской находки петербургские собиратели слыхали только о единственном рубле Мусина-Пушкина. Но с открытием их в огромном количестве в Новгороде они уже считаются ныне необходимою принадлежностью каждого минцкабинета. То же можно было сказать о четвертаке Иоанна Антоновича, считавшемся некогда величайшей редкостью. Каждое время имеет свои редкости, каждый собиратель мечтает о новых открытиях, но всё это кончается ограниченным временем. Старые собиратели заботились всего более о монетах удельных князей; нынешние хлопочут более о монетах XVIII века. При редкости старых монет, превосходство остается на стороне старых собирателей.
Скажу смело и откровенно, что мое первое собрание вмещало в себя редкие сокровища. Дорожа своим собранием, я желал ему долговечности. Частые истребления частных собраний тревожили меня ежеминутно. Для вечного хранения я избрал Императорскую Публичную библиотеку. В 1823 году мое собрание, в числе 1102 экземпляров, было внесено мною в Публичную библиотеку. Всемилостивейшая награда и звание комиссионера Императорской Публичной библиотеки по части нумизматики возобновили мое стремление к новым собраниям.
При втором собрании счастье мне необыкновенно сопутствовало. В пять лет я успел собрать 3000 экземпляров. Герцог Девонширский неоднократно предлагал мне, чтобы я уступил ему собрание, но я не желал, чтобы русские древности были выпущены за границу. Я желал и этому собранию вечности. Скоро случай доставил мне его упрочить: я передал его купцу Агееву, принесшему его в дар Императорской Публичной библиотеке. Таким образом, эти два собрания положили основание минцкабинету Публичной библиотеки и сделались доступными всякому любителю.
Расставшись со своими сокровищами, с которыми я так счастливо провел свою жизнь, мне казалось, что я остался без радости и надежд. Я снова принялся собирать монеты и первые находки мои, состоявшие из 352 экземпляров, принес в дар Московскому Обществу Истории и Древностей. Внимательные члены этого учёного общества удостоили меня званием соревнователя. Четвертое собрание монет было уступлено мною Я.Я. Рейхелю, пятое - передано Г. Яковлеву. В двух последних собраниях находилось до 3000 экземпляров весьма замечательных монет.
П:С: Какая насыщеная, прекрасная и творческая была его деятельность в мире нумизматики!
Восхищаюсь! :)
Занятия мои по русской нумизматике начались с самых ранних лет, когда мой отец торговал хлебом, а я, под его рукою, занимался счётными делами. Тогда в торговле часто встречались старые монеты, вышедшие из народного обращения. Сначала я глядел на них только из любопытства, а после уже совершенно пристрастился к ним. В тридцать лет страсть моя росла, увеличивалась и дошла до последних границ. Между тем, как я с любопытством смотрел на старые монеты и отделял их от новых, узнал я, что в Перинной Линии есть чудесный человек, у которого собраны монеты всех государств и всего мира!
Это был Е.С. Петров, знакомый со всеми любителями нумизматики, который торговал сначала из выгод древностями, а потом, пристрастившись к ним, кончил с ними и свое благосостояние, и свою жизнь. В нумизматическом разгаре он торговал и старыми монетами, и харатейными рукописями, и старопечатными книгами. Охотники гонялись за Петровым; да и как было не гоняться за ним: он, как будто из воды, каждый день являлся с редкостями, он по духу чуял, где есть нумизматические сокровища. Когда я только увидел его впервые, он мне раскрыл все чудеса нумизматические, и, как по писанному, рассказывал о каждой монете, или историю князя или города. Ласковый и приветливый, он всегда был окружен нумизматами и библиофилами. Его монеты и его оборотливый ум глубоко запали в мое сердце.
Мое любопытство кончилось - во мне закипела страсть нумизматическая, страсть пылкая и живая, палившая меня при каждой встрече с новою монетой. Вскоре приобрел я полуполтину серебряную царя Алексея Михайловича за 125 рублей (ассигнациями). Сколько было восторгов от моего первенца нумизматического, знает только одно мое сердце! Дорого бы я теперь дал за первые восторги и былые наслаждения.
Надо быть нумизматом, надо провесть тридцать лет жизни с монетами, чтобы постигнуть, как можно страдать от нумизматики! Много пережил я нумизматов, много видал знатоков и охотников, но старых нумизматов ни с чем сравнить нельзя. Это была одушевленная страсть юноши при седине, с душою пылкою и кипучею. Нам ничего тогда не значило проскакать тысячу верст, чтобы только достать монету. Мы не могли засыпать ночью, если появлялась доселе не виданная. А ревности, ревности сколько было! Мы то враждовали и мирились, то были открытые друзья, то заклятые враги, и всё это лишь до первой радостной минуты, до первой новой монеты.
То ли ныне? Правда, ныне более опытности, более расчетливости, но что выиграла нумизматика? Опытность перешла от нас, искупленная нашими невыразимыми страданиями, а расчетливость породилась от скудости средств. Там, где бы у нас кипела бурная страсть, ныне повсюду видишь холодный расчет, грустное ожидание случая. У нас не было случаев; мы сами создавали случаи. Нужно было только захотеть невиданного и сотни людей ищут во всех городах невиданного, чтобы удовлетворить нашей страсти. Страсть нельзя было обольстить поддельностью, чем страдает нынешняя нумизматика.
А сколько жизни было потеряно нами, когда молва гласила от невиданной редкости! С ревности, с отчаяния, чтобы редкость не досталась другому, мы гонялись за летучею молвою по горячим следам. Мы терзались и мучились, когда редкость появлялась воочию. Кровь клокотала в груди при взгляде на сокровище; душа с отчаяния замирала, если наше ненаглядное сокровище соделывалось добычею охотника. Нет, старой страсти ныне уже не возобновить!
Вскоре случай свел меня с другим торгашом, Егоровым. Это был человек других качеств: он ценил свои редкости выше всего в мире, и ни за что не хотел их продавать по дешевой цене. Тогдашние нумизматы были тороваты; у бояр-охотников бывало много денег, а для редкой монеты никто не жалел золотого кошелька. В знакомстве с Егоровым я научился только узнавать редкие монеты - это был уже важный шаг в моей страсти.
Первый знакомец мой, Петров, свел меня с А.В. Беляевым. После князя Щербатова, он один из тогдашних любителей печатно говорил о русской нумизматике. Старик летами, но юноша по страсти, он мне пришелся по сердцу. С ним отрадно было делить время. В его умной и поучительной беседе я почерпал настоящие сведения о русской нумизматике; по его опытному указанию я научился разбирать старые монеты и отличать все оттенки чеканов. От Беляева успел я приобрести довольно порядочное собрание. Тогда для меня это было верхом совершенства; тогда я мог сказать смело - и я собиратель.
Мало-помалу знакомство мое расширялось. Случай доставил мне сойтись со знатоком нашей нумизматики И.А. Головлевым, собиравшим особенно хорошо сбереженные монеты. Этого человека в полной мере можно было назвать охотником. В нем были две крайности: знание своего дела и отъявленная страсть к нумизматике. Всё это сохранилось в нем до конца жизни. На закате дней он всё любовался своими монетами и до последней минуты не изменил своей страсти. Вот уж был нумизмат! Надо было слышать его беседу с Беляевым, видеть его приобретения, чтобы понять его преданность к своей страсти, к монетам. С Головлевым я начал уже меняться на дубликаты; я тогда мечтал уже об опытности. Только после смерти его я успел приобресть от его сына золотую монету царя Алексея Михайловича, величиною с червонец, и рубль 1710 года с надписью "Российскiй рубловик" (за эту редкость дал я 400 рублей ассигнациями). Тогда редкости ценились более нынешнего, и за редкости не жалели денег.
Много чудесного разнесла молва о собрании Пфлуга, охотника до нумизматики и голубей. Я сблизился и с ним; мы страдали тогда одной болезнью - нумизматикой. Его собрание монет перешло к Я.Я. Рейхелю.
В это время я жил в Петербурге, но знал о всех московских нумизматических открытиях. Нашими оракулами были Щербатов, Мальгин и Беляев; с ними мы справлялись, как с законами. В Москве тогда учредилось Общество Истории и Древностей Российских. Статьи Фитингофа и Калайдовича о русских монетах, помещенные в "Трудах" Общества, пробудили и наше внимание. Спор Калайдовича с Щербатовым, уже покойником, о монете Жана Безуна остался у меня доселе в памяти. Московские охотники пересылались с нами. Слава о собраниях Мусина-Пушкина, Баузе, Бекетова громко отзывалась у нас.
Ненаглядный рубль, тогда единственный, и Ярославле серебро были первыми словами в разговоре о минцкабинете Мусина-Пушкина. Собрание Бекетова удивляло всех и каждого своей многочисленностью и редкостью монет. О монетах Баузе много говорили, но никто не знал, что у него есть. Все это ныне исчезло, нет и следов, куда девались сокровища! Потеря этих собраний невознаградима ничем. Новые любители, новые охотники в Москве со славою идут по следам стариков. Уже одно обнародование монет возвысило московских собирателей в глазах всех. У нас, в старину, было только сообщение между собою, а гласности и известности мы не думали искать. Новое поколение в этом счастливее нас.
Весьма значительное собрание Северина, перешедшее впоследствии к Я.Я. Рейхелю, было одно из лучших в Петербурге. Здесь я успел только приобресть несколько бронзовых медалей. В мое время продавались, после смерти любителей, собрания барона Аша и князя Вяземского. В эти торжественные минуты для нумизматов каждый спешил что-нибудь приобрести для своего собрания. Минцкабинет князя Вяземского поступил в Императорский Эрмитаж.
Будто теперь помню приезд покойного П.П. Свиньина из Екатеринбурга с "платами медными". Сколько было хлопот и забот с ними! Каждый старался залучить к себе ненаглядные платы; они достались графу Ф.А. Толстому.
Вскоре мое нумизматическое собрание закрасовалось давно желанными гостями. У известного всем нумизмата Кёлера я приобрел серебряную монету Владимира за четыреста рублей. Эта монета открыта была в Ростовском уезде в 1823 году и препровождена к Кёлеру. Вскоре после того приобрел я от опытного нашего собирателя Г. Лисенко пятикопеечник 1723 года с изображением всадника за 500 рублей ассигнациями. С пятикопеечником случилась неожиданная история: желая сделать его доступным всем собирателям, отдал я граверу снять с него снимок на меди.. В то самое время, когда гравер нес ко мне доску, пятикопеечник был им потерян. Тщетны были все мои поиски. Доска впоследствии была мною пожертвована в Московское историческое общество, которое и приложило снимок с этого пятикопеечника к своим Запискам и Трудам. Подобный экземпляр этого пятикопеечника находится в собрании Шуберта, а третий, по указанию Беляева, должен быть в минцкабинете Академии наук.
Ржевские собиратели монет доставляли к нам весьма редкие пулы. Тогда появление пул было действительно редкое событие в летописях нумизматики. Может быть они давно странствовали по рукам православных вместе с простыми полушками, но только одни нумизматы возвратили им должную честь.
Не менее было хлопот и с нашими кладами. До увеличения числа нумизматов все открытые клады обыкновенно переливались в разные изделия. Любители и охотники крепко сторожили вековые клады, и всё редкое, замечательное начало поступать прямо в собрания. Смело можно сказать, что клады составили новую эпоху в нашей нумизматике, без них мы не имели бы ничего редкого, ничего важного. Новгородские, киевские и рязанские рубли разошлись по всем нумизматическим собраниям.
До первой серпуховской находки петербургские собиратели слыхали только о единственном рубле Мусина-Пушкина. Но с открытием их в огромном количестве в Новгороде они уже считаются ныне необходимою принадлежностью каждого минцкабинета. То же можно было сказать о четвертаке Иоанна Антоновича, считавшемся некогда величайшей редкостью. Каждое время имеет свои редкости, каждый собиратель мечтает о новых открытиях, но всё это кончается ограниченным временем. Старые собиратели заботились всего более о монетах удельных князей; нынешние хлопочут более о монетах XVIII века. При редкости старых монет, превосходство остается на стороне старых собирателей.
Скажу смело и откровенно, что мое первое собрание вмещало в себя редкие сокровища. Дорожа своим собранием, я желал ему долговечности. Частые истребления частных собраний тревожили меня ежеминутно. Для вечного хранения я избрал Императорскую Публичную библиотеку. В 1823 году мое собрание, в числе 1102 экземпляров, было внесено мною в Публичную библиотеку. Всемилостивейшая награда и звание комиссионера Императорской Публичной библиотеки по части нумизматики возобновили мое стремление к новым собраниям.
При втором собрании счастье мне необыкновенно сопутствовало. В пять лет я успел собрать 3000 экземпляров. Герцог Девонширский неоднократно предлагал мне, чтобы я уступил ему собрание, но я не желал, чтобы русские древности были выпущены за границу. Я желал и этому собранию вечности. Скоро случай доставил мне его упрочить: я передал его купцу Агееву, принесшему его в дар Императорской Публичной библиотеке. Таким образом, эти два собрания положили основание минцкабинету Публичной библиотеки и сделались доступными всякому любителю.
Расставшись со своими сокровищами, с которыми я так счастливо провел свою жизнь, мне казалось, что я остался без радости и надежд. Я снова принялся собирать монеты и первые находки мои, состоявшие из 352 экземпляров, принес в дар Московскому Обществу Истории и Древностей. Внимательные члены этого учёного общества удостоили меня званием соревнователя. Четвертое собрание монет было уступлено мною Я.Я. Рейхелю, пятое - передано Г. Яковлеву. В двух последних собраниях находилось до 3000 экземпляров весьма замечательных монет.
П:С: Какая насыщеная, прекрасная и творческая была его деятельность в мире нумизматики!
Восхищаюсь! :)
