Добрый день! Вот эти монетки могу выставить на аукцион кучкой, могу разделить так, как вам удобно. Оцените, пожалуйста, весь комплект. Хотя бы примерно.
Всем привет! Предложите, пожалуйста, за копеечку времён Павла Первого. Уверен, что здесь найдутся те, которые сумеют достойно почистить монету, в отличие от меня криворукого.
Добрый день, коллеги! Мне видится передатировка из 1777г. Если это действительно так, то на сколько редко она встречается здесь. Оцените монетку, если не трудно. Она совершенно не чистилась и патина на ней родная.
Мой знакомый рассказывал такую историю: он жил в Сибири в глухомани, где его родители - немцы, обосновались ещё в стародавние времена. Сырой груздь там собирали по-особенному. Сразу несколько человек из разных семей собирали грузди сегодня для одной семьи, завтра для другой, а послезавтра для третьей. Сырой груздь не требует вымачивания, он не горький, его вообще можно есть сырой, только подсолить. Так вот после сбора женщины его готовили к засолке коллективно, мыли, обрезали... Потом готовили рассол, приправы и укладывали грузди в двухсотлитровую бочку. Бочка устанавливлась под домом строго под маточным бревном. Когда бочка была полна грибами, и прошёл некий срок, в неё ложили круглый гнёт из толстых досок. Потом брали хорошее бревно, один конец упирали в этот самый гнёт, а другой в маточное бревно дома. Затем брали кувалду и придавали бревну вертикальное положение. Получалось, что дом давит этим бревном на гнёт и прессует грибы! Зимой, когда воет вьюга и волки, семья садилась за стол, кто-то из мужиков спускался в подпол, убирал гнёт и доставал грибы. Причём грибы прессовались так, что разобрать их поодиночке не представлялось возможным. Это был монолит подобный куску сыра. Этот монолит ставили на стол и каждый отрезал себе сколько хотел.
Давным давно, ещё в 70-х, на уроке истории у меня появился вопрос, почему Крепостное право называется "правом", а не как-то иначе. Учитель истории не любила когда её перебивают вопросами среди урока, поэтому свой вопрос я оставил на перемену. Но на перемене нужно было сходить в столовую, потом в туалет, потом готовится к другому уроку, и мой вопрос стал забываться. Прошли десятилетия и мне попались воспоминания Н.Е. Врангеля - отца того самого барона Врангеля, который был одним из главных руководителей Белого движения в Гражданскую Войну.
Приведу не большую выдержку из воспоминаний его отца:
О крепостном праве
... Я не оговорился, употребляя выражение “крепостной режим” вместо принятого “крепостное право”. Последнее имеет в виду зависимость крестьян от своих владельцев. Но не только крестьяне были крепостными в то время — и вся Россия была в крепости. Дети у своих родителей, жены у своих мужей, мужья у своего начальства, слабые у сильных, а сильные у еще более сильных, чем они. Все, почти без исключения, перед кем-нибудь тряслись, от кого-нибудь зависели, хотя сами над кем-нибудь властвовали. Разница между крепостными крестьянами и барами была лишь в том, что одни, жили в роскоши и неге, а другие — в загоне и бедноте. Но и те и другие были рабами, хотя многие этого не сознавали. Я помню, как на одном званом обеде генерал, корпусный командир, бывший в первый раз в этом доме, приказал одному из гостей, независимому богатому помещику, которого он до этого никогда в глаза не видел, выйти из-за стола. Какое-то мнение, высказанное этим господином, генералу не понравилось. И этот независимый человек немедленно покорно подчинился9.
Крепостной режим развратил русское общество — и крестьянина, и помещика, — научив их преклоняться лишь перед грубой силой, презирать право и законность. Режим этот держался на страхе и грубом насилии. Оплеухи и затрещины были обыденным явлением и на улицах, и в домах... Розгами драли на конюшнях, в учебных заведениях, в казармах — везде. Кнутом и плетьми били на торговых площадях, “через зеленую улицу”, т.е. “шпицрутенами”, палками “гоняли” на плацах и манежах. И ударов давалось до двенадцати тысяч. Палка стала при Николае Павловиче главным орудием русской культуры.
Я родился и вращался в кругу знатных, в кругу вершителей судеб народа, близко знал и крепостных. Я вскормлен грудью крепостной мамки, вырос на руках крепостной няни, заменившей мне умершую мать, с детства был окружен крепостной дворней, знаю и крепостной быт крестьян. Я видел и радости, и слезы, и угнетателей, и угнетаемых. И на всех, быть может и незаметно для них самих, крепостной режим наложил свою печать, извратил их душу. Довольных между ними было много, неискалеченных — ни одного. Крепостной режим отравил и мое детство, чугунной плитой лег на мою душу. И даже теперь, более чем полстолетия спустя, я без ужаса о нем вспомнить не могу, не могу не проклинать его и не испытывать к нему ненависти...